воскресенье, 13 сентября 2009 г.
Есенин -
- Тигрица, ну чисто тигрица!
Очередная экзекуторша в белом халате продефилировала мимо палаты, равнодушно комментируя надрывный рев Ольги, которая уже сутки мучилась в предродовой.
Все было не так, как она представляла себе. И все советы бывалых рожениц, заготовленный ею впрок, не помогали. Все равно больно. Невыносимо больно. Терпеть нельзя, как больно. Больше никогда, никогда, никогда.
-Ну как у нас дела? Время между схваточками засекла?
В палату вплыла акушерка. Ольга повиновалась ее взгляду и уже привычно раздвинула колени.
Ну вот. Плод уже совсем опустился. Пора. Давай, подымайся, девонька, пойдем. Да тапки-то, тапки надень, куда босиком!
В родовой уже было легче. Потому что не одна, и потому что не долго. Просто надо было слушаться. Делать все так, как в три голоса кричат акушерки. Дыши! Тужься! Еще! Сильней!
Все. Облегчение. Чувство выполненного долго. Что еще? Счастье? Нет, это, пожалуй, было бы слишком сильно сказано.И к тому же что-то не так: в фильмах ребенок сразу кричит.
-Ишь, какая быстрая! Он ведь не на парашюте спустился. Думаешь, одной тебе трудно было? Сейчас.
И он закричал. Но даже теперь, глядя на это красное тельце, безвольно повисшее на ладони врача, Ольга не почувствовала ничего похожего на материнскую любовь, которая непременно сразу же возникает, лишь только ребенок появляется на свет, как это бывает в тех же фильмах. Ничего, кроме ощущения, что теперь все правильно.
-Хороший мальчик. Три двести. Сама-то кого хотела? А муж?
И тут вдруг полились слезы. А он не знает! И никогда не узнает, как она мучилась тут как ей было больно! И никогда не увидит этот искусно спеленутый сверточек с припухшим обиженным красным личиком. И даже если ему об этом рассказать - не поверит. Потому что так не бывает. Да, так просто не бывает. Но ведь было же
Свадьба пела и плясала уже второй день. И второй день Ольга вела свое тайное наблюдение. Почему тайное? Потому что неприлично так пялиться на чужого мужчину. Не в том смысле чужого, что незнакомого, а в самом прямом, в том, что он был «занят». Рядом с ним неотвязно вилась его тощая коротко стриженая спутница. Конечно, если бы девица присутствовала тут отдельно, то Ольга вполне искренно признала бы, что та очень даже ничего. Но рядом с ним иных эпитетов она не заслуживала. Похоже, эта тощая еще и на редкость любвеобильная особа: ее руки-плети без конца обвивают его тело. Видеть это почему-то неприятно. А уж когда его руки смыкаются на талии девицы, Ольга реально ощущает физическую боль.
Есенин. Это первое, что пришло на ум, когда она увидела его вчера. Такие же грустные, как будто измученные глаза несколько лет смотрели на нее с картинки над кроватью.
И если бы поэт дожил лет до тридцати пяти, то, наверное, так бы и выглядел. Открытое красивое лицо, пожалуй, даже слишком красивое, волна светлых волос и загорелые грудь и живот под расстегнутой рубашкой.
Ну и что? Разве Ольга за свои двадцать лет не видела мужских животов? Да сколько угодно! Хоть где!
Но почему прежде это не было для нее таким откровением? Она изо всех сил справляется с собой, стараясь не смотреть туда, куда смотреть хочется более всего.
- А ничего мужичок-то, да? - Вдруг услышала она рядом.
Это Галка, верная Ольгина подруга, можно сказать единственная. Галка старше на шесть лет, она умная и все понимает. Но почему-то даже перед ней не хотелось сейчас обнажаться.
- Ты о ком? - как можно равнодушней спросила Ольга
- Да брось ты, я же вижу, на кого ты смотришь.
- Я? Да я на всех смотрю! С чего ты взяла?.... Вот еще!
- Да? А мне показалось, ты вон того блондинчика фотографируешь. Что, понравился?
- Да ничего, симпатичный. - Ольга неопределеннно повела плечом и через силу добавила. - Староват только.
- Серьезно? Ах, ну да! Ты же у нас девица молодая. А вот я так бы его и съела!
Галка плотоядно сощурила и без того узкие глазки, и Ольга, пожалуй, впервые в жизни посмотрела на подругу с враждебным чувством. Глазки, действительно, мелковаты, но зато такой красивый рот редко встретишь. Сочные красиво очерченные губы подруги с лихвой компенсировали невыразительность ее глаз. Ольга вдруг представила, как Галка этими самыми губами будет его «есть». Ольгу передернуло.
- Ты чего, озябла? Такая теплынь, ну ты даешь.
- Да, чего-то. Пойду в дом. А ты?
- Не-а. Сейчас музыку включат.
И точно, округа тут же огласилась задорным речитативом Верки Сердючки. Галка задергалась в такт загрохотавшей из колонок музыки. Гости и местные зеваки, как и положено на деревенской свадьбе, занялись каждые своим делом: первые - двигаться под бодрящие звуки избитого шлягера, вторые - обсуждать действия первых.
В доме все шло своим праздничным чередом: женщины носились взад и вперед, готовя «третий стол» и незлобиво поругивались, запинаясь о ноги рассевшихся то тут, то там опьяневших гостей. Гармонист, получивший благодаря Верке Сердючке перерыв, рьяно наверстывал упущенное, наливая одну за другой.
Ольга вдруг почувствовала, что ужасно хочет пить. Двинулась к кухне, на наперерез из соседней комнаты вышел Сашка.
- Чего не танцуешь? Пошли!
Он обхватил ее своими лапищами, но Ольга ловко вывернулась.
-Не хочу. Да и музыка дурацкая.
- Поставим другую. - Сказал Сашка и попытался повторить маневр.
- Да отстань ты! -Уже взорвалась она.
В последнее время он все больше и больше раздражал ее. Она и сама не знает почему. Просто надоело! «Любишь - не любишь, давай, да давай поженимся!».
Ну поженимся, и что? Каждый день одни и те же тупые разговоры разговаривать, да терпеть эти блудливые опостылевшие руки? А ведь когда-то ее волновало каждое его прикосновенье. Так почему же теперь?... Может, это потому, что тогда все было впервые? Неужели только поэтому? И словно закончился весь запас, резерв чего-то хорошего, что делает общение двух людей если не приятным, то хотя бы сносным.
- Ну-ну! - Выпрямившись, многозначительно процедил Сашка и вышел.
Ну все! Опять впереди непочатый край выяснений и упреков! И когда все это кончится? Так и улетела бы куда-нибудь подальше! Где только крылышки взять?
Как ни странно, на кухне было прохладно. Это из-за открытого настежь окна. Вечерний ветерок бережно трепал занавесочку.
Половину кухоньки занимала знакомая фигура в тесном цветастом платье.
- Олечка, ты чего какая? Случилось чего?
Нарочитая забота тети Вали, Сашкиной матери, тоже становится все тягостней.
- Да ну что Вы, ничего не случилось, просто душно. Теть Валь, я водички попить.
- Может, чайку, дочка?
- Нет, спасибо. Жарко.
Ольга прильнула к протянутому стакану. Это «Дочка» стало звучать относительно недавно. Как раз с тех пор, как Сашка наладил со своим «Поженимся!». Неужели ей все-таки придется когда-то называть эту женщину «Мамой»? Ольга почувствовала себя пойманной птицей.
-А может, по рюмашке, а? Давай, Олечка, сегодня не грех. Такая радость, Наташку замуж отдаю.
- А давайте, теть Валь! За Наташку! Пусть хоть ей повезет! Выберется из этой нашей.
Ольга осеклась под сверкнувшим взглядом женщины.
Вот идиотка! Нашла с кем откровенничать! Конечно! Доченьку Наташеньку надо выпихнуть в город. Что же ей тут-то маяться с ее длинными ноготочками и педагогическим образованием! А сына Сашу надо тут, по соседству пристроить, к дурочке Оле. Главное, рядышком, все под контролем. И опять же с огородом, сенокосом - кто поможет? Сашка, конечно. Да и Оля не переломится! Все прописано на годы вперед.
Ольга махом опрокинула рюмку с водкой.
Только зря она это сделала. Лишней эта рюмка оказалась. Мгновенно ослабли ноги, и голова закружилась. Ольга присела на табурет в надежде, что сейчас это пройдет. И точно, под монотонные причитания хозяйки о ее нескончаемых заботах голова немного прояснилась. А сейчас - на воздух. Ольга резко встала, не заметив стоявшую на самом краешке стола тарелку, и в тот же миг подол белой юбки обагрился свекольным соком.
- Ой, Олечка, ну как же это! Вот беда! Надо бы замыть...Всю юбку испортила! Снимай, я тебе сейчас Наташкину принесу. - засуетилась женщина.
- Не надо, теть Валь. Я лучше домой.
- Ну иди, милая!.. Только застирай сразу, а то пропадет вещь! Или в баню мою зайди, у меня там порошок хороший, дорогой, мигом отъест!
- Ладно. - Неопределенно ответила Ольга и отправилась на улицу.
Как быстро стемнело! Музыка играла уже не так громко и уже совсем другие мелодии. Видимо, кто-то из приезжих включил свой диск. Уж Сашка, точно бы, не поставил Джо Дассена. На освещенном пятачке под нестареющий французский шансон покачивалось несколько пар.
В этом что-то было. Немощный одинокий фонарь, утонувшая во мраке деревня и волнующий, поющий что-то о любви голос.
Ольга несколько минут простояла в оцепенении. Потом вспомнила про юбку и направилась в огород, в дальнем углу которого стояла хозяйская баня.
Она зашла, включила свет и плотно закрыла дверь. Затем сняла юбку и только приготовила все, чтобы застирать злосчастный подол, как вдруг лампа, ярко вспыхнув на прощанье погасла. Этого еще не хватало! Перегорела, нашла время! Ладно, все отменяется, пройду огородами домой, подумала Ольга и распахнула дверь. Шагнула было в дверной проем, но тут же отшатнулась: на пороге вырос мужской силуэт.
Ольга тотчас узнала его. Есенин.
- Маришка, ты здесь? - спросил незнакомый, но уже родной голос.
Она попыталась что-то ответить, объяснить, но получилось что-то невнятное.
- Ну где ты там? Иди ко мне. - мужчина шагнул навстречу.
И в тот же миг Ольга ощутила его руки, его губы, его прильнувшее к ней тело. Она обхватила его на мгновенье раньше того, как он, что-то виновато бурча, попытался отстраниться.
- Нет, не уходи! - Прокричала она во всю мощь, но если бы слышала себя со стороны, то удивилась бы своему голосу, странно соединившему шепот и рычание.
Есенин подчинился.
Подписаться на:
Комментарии к сообщению (Atom)
Комментариев нет:
Отправить комментарий