Пятнадцатый пыльный

Это был год без моего обычного свободного лета. Мне позарез понадобилось заработать самой немножко денег, и я не поехала ни на какие дачи. Кто-то удаленный за материальные пределы шептал мне чуть слышно: "Отдохни еще, потом наработаешься." Но я и слышать никого не хотела - ни с этой, ни с той стороны: я хотела остаться в Петербурге и делать что-нибудь со знаком, обратным безделью и что принесло бы хоть немного денег.



Это сейчас я понимаю, что посылки "хоть не много" и "делать что-нибудь" - ошибочные, и можно было бы распорядиться этим роскошным временем поумнее. Но тогда я была совсем беспечной и недальновидной. Самым правильным выбором мне показалось устроиться во-первых лаборантом к маме в школу, во-вторых садово-огородным работником в Ботанический сад, а в-третьих - дворником - подметать Гатчинскую и Лахтинскую. Удовлетвориться каким-то одним проектом своего трудоустройства уже тогда было не в моем стиле.

С работой лаборанта все оказалось понятно. В мамином ведении был кабинет химии 84 школы, к которому присоединялась лаборантская - маленькая комнатка, где хранились реактивы, химическая посуда и разные штучки для проведения опытов. Нужно было за месяц перебрать все шкафы и снабдить все реактивы новыми ярлыками, потому что старые бумажные местами стерлись , либо отвалились. Я записывала название вещества ручкой на белый пластырь и наклеивала на склянку. В Ботаническом саду тоже не требовалось какой-то особенной сноровки: 4 часа два раза в неделю пропалывать клумбы, подстригать траву и просеивать торф для грядок. Правда, если у мамы я все-таки заработала за месяц 80 рублей, клумбы оплачивались натурпродуктом, а именно цветами, семенами и луковицами. Не могу сказать, чтобы меня это разочаровывало: у нас ни до, ни после того времени не было дома таких букетов. Один я помню очень хорошо: охапка лилий всех оттенков - от белоснежного и желтого до багрово-черного - с хвостиками какой-то черной мяты и серебристой полынью по краю. (А кот наш напробовался этой полыни и вечер метался по стенам как укушенный).

А вот с дворницкой работой я попала конкретно. Вернее не я, а мы, поскольку отец тоже взялся за дело. Правда состояла в том, что дворником к тому времени уже год работал мой брат Леша. Он набрал себе участков штуки четыре, еще пять подъездов и несколько дворов-колодцев - чтобы в сумме получалось хоть сколько-нибудь весомая зарплата. Перед началом лекций в ЛЭТИ он появлялся в своей вотчине, немножко работал метлой, протирал кнопку лифта в одной из парадных и с легким сердцем шел учиться. Все было так благостно, пока Лешу не призвали на сборы. В течение месяца ему предстояло пересчитывать заклепки на корабле Киев в Североморске, а мы с отцом вызвались работать за него, чтобы сохранить выгодное по тем кризисным временам место.

Кто бы знал, что именно на конец этого месяца назначена проверка со стороны пожарной инспекции, и дворницкой работы будет в разы больше, нежели в прежние месяцы. На всей Лахтинской, Гатчинской, а также на улицах Шамшева и Ленина работали одни бабы пожилого возраста. А к приезду пожарных инспекторов нужно было вычистить хлам с чердаков, убрать все лишнее с лестниц, выловить багром пачки макулатуры из залитых подвалов (вдруг загорятся!) и освободить от наслоений горючего мусора закутки в "колодцах". Почти все это легло на папины плечи, поскольку больше сбрасывать старую мебель из чердачных окон было никому не под силу. Я же оказалась лицом к лицу с пятью огромными коммунальными подъездами, которые надлежало все-таки перед проверкой перемыть дочиста, и желательно не один раз. Ну и дворы, и хорошие два куска Лахтинской и Гатчинской, и отрезок между ними по Чкаловскому - это все тоже мне. Тогда я не считала, что любой человек вправе передумать. "Ты сама этого хотела", - сказала я себе, и понеслось.

День для нас начинался в половине седьмого утра, мы ехали к месту в пустом трамвае и дремали под его дребезжание. Начинали с улиц, потому что они на виду. Сначала я пыталась мести своей лысой березовой метлой все подряд, но коллега Галя сказала мне, что я ненормальная. "Ты только окурки собирай на совок, и все. Остальное - перебьются", - сказала она. В дальнейшем я выбила себе метлу получше и брезентовые варежки: от метлы натирались нехилые мозоли. Но самым большим геморроем были лестницы. График был - раз в неделю, значит для меня - по одной лестнице в день. Я начинала снизу и постепенно доходила до самого верха, протирая все ступени. Надо сказать, что в этих старых домах огромные лестничные площадки. Когда-то там было очень красиво: ковка и лепнина сохранились как память о дореволюционных временах. А в начале 90-х там были одни только страшные коммуналки: из-за дверей вечно пахло жареным луком, и летел мат-перемат. Мусор многие просто выносили себе под дверь, либо выбрасывали из окошка. И всякий раз передо мною вставала проблема: где взять воды. На таких загаженных лестницах одно ведро уходило на три-четыре пролета. Даже если я набирала в дворницкой себе про запас два ведра, этого было мало. Приходилось звонить в дверь и жалобно просить "водички", а боязно, черт побери, мало ли кто откроет.

В тот день ведро опустело ровнехонько на шестом этаже одного из моих подъездов. Я походила взад-вперед по площадке, подумала и позвонила в самую приличную новенькую дверь, на которую даже цифры еще не успели наклеить.

- Кто?

- Я дворник, мне бы водички налить.

- Какой нах дворник? Убирайся отсюда.

- Да я дворник! У меня вода кончилась. Да ухожу я, ухожу. - мне послышалось, что за дверью что-то клацнуло.

Я громыхнула в ответ своим жестяным ведром о решетку и собралась уж звонить в другую дверь, но неожиданно мне открыли. На пороге стоял мужик-армянин. На нем был не малиновый пиджак, а белый махровый халат, но даже так было понятно, что это новый, новейший русский. Он сунул руку за спину и что-то пристроил за пояс халата, а потом лучезарно улыбнулся:

- Прости. Я сколько себя помню, тут никто никогда не мыл. Меня зовут Арам.

- Мне правда только воды налить.

- Заходи.

Я переступила порог и остановилась: старая питерская квартира имела такой вид, будто всю ее начинку вынесли на помойку, а внесли шоколадно-бежевый интерьер - вместе с паркетом, оконными рамами, батареями - весь новый, с иголочки. "Так вот как он выглядит, настоящий евроремонт", - подумалось мне. Пока я разглядывала кованный плафон авторской работы, Арам налил полное ведро и поставил в прихожей. Я наклонилась, чтобы поднять, но он подошел вплотную и тронул меня пальцем за подбородок. Я отошла на шаг назад. Он придвинулся на такой же шаг.

- Ты что, правда, дворником тут работаешь? Может я тебе другую работу дам?

Я промолчала. Не знаю, для какой работы я могла бы ему пригодиться. Даже сегодня вижу себя в тот день как наяву: на мне были советские джинсы с красной строчкой, ярко-желтая ветровка (сшитая мамой чуть ли не из парашютного шелка, добытого контрабандой) и синяя кепка с надписью "Речфлот". Волосы негламурно торчали из-под головного убора, нос облупился от постоянной работы под солнцем, а руки я даже боялась показать из-за спины - такое с ними сделалось за последний трудовой месяц. "Ты доигралась, Лена, доигралась со своими дурацкими заработками. Теперь ты будешь работать в гареме или еще где похуже", - пронеслось в моей голове. Арам усмехнулся и отошел.

- Ладно. Я пошутил. Заходи еще.

Я выскочила от него ни жива ни мертва, в 14 лет не так уж много надо, чтобы испугаться.

Лестницу я отмыла, даже не забыла протереть перила и подоконники, как сказано в правилах. Но следующий раз для этой парадной наступил нескоро: я не могла себя заставить туда зайти. Но все-таки через две недели зашла, мельком взглянув на "скорую" у двери. На лестнице толпились люди. На подоконнике сидел милиционер и что-то писал. Двое других ходили по этажам и звонили в двери. Я подумала, что они мне сразу натопчут, и решила начать сверху. Только я успела отмыть пространство у лифта, как знакомая железная дверь щелкнула. Из нее вышли санитары и вынесли в простыне тело с красным пятном там, где угадывалась грудь. По размерам тело принадлежало Араму, о том же говорили и соседи, поднявшиеся поглазеть. Я успела увидеть и пожалеть, что красивейший паркет заляпан кровью.

"Вот тебе и Арам, вот тебе и гарем, вот тебе и евроремонт. Никто ни над кем не имеет настоящей власти. Пистолет в кармане домашнего халата и железная сейфовая дверь ни от чего не спасают, будь ты хоть кто. А все-таки жалко мужика, молодой был." - такие мысли я думала, отмывая последнюю в этом сезоне ступеньку. Это был вообще последний мой рабочий день в то лето, и больше я в своей жизни не заработала ни рубля физическим трудом. Пока, во всяком случае.