Фик заказной, одна штука

Sirin-chan и Юки Нэкоко, это то, что вы просили. Точнее, это не то, что вы просили. Бойтесь меня, я могу извратить любую заявку.

Название: "Вспышка"

Автор: Розмари Бланк

Фэндом: Reborn!

Герои: Цуна, Гокудера, Ямамото, Кьеко. Пейринги не указываю, иначе получится спойлер.

Рейтинг: PG

Жанр: почти романс

Предупреждения:

1) автор не любит Цуну и вполне мог приписать ему мерзкий ООС, хоть и не нарочно

2) половина текста создана в температурном бреду

Кажется, был какой-то праздник; Цуна не помнил, какой конкретно, но для него это не имело значения. Его не занимали ни развешанные повсюду бумажные фонарики, ни пруд с рыбками, ни пестрая оживленная толпа в национальных костюмах. Для него весь смысл происходящего заключался в том, что рядом шла Кьеко, в чудесном розовом кимоно с вышитыми бабочками - эти бабочки почему-то особенно умиляли Цуну. Он украдкой разглядывал свою спутницу и блаженно улыбался. Сам факт того, что девушка приняла его приглашение погулять вместе, казался ему чудом.

Восторг немного омрачало лишь то, что за ними увязались Ямамото и Гокудера. Если первый не доставлял никаких хлопот, то второй, как обычно, заставил Цуну понервничать. Будущий Десятый изредка вздрагивал, когда его спутник излишне громко возмущался косыми взглядами, которые, как ему казалось, кто-то периодически бросал на босса. Гокудера не подозревал, что сам он доставляет Цуне куда больше беспокойства, чем все прохожие, вместе взятые. Глава Вонголы никак не мог расслабиться и старался держаться подальше от своего спутника, будто боясь обжечься.

На протяжении всего вечера ему удавалось с успехом избегать общества Гокудеры, но, когда совсем стемнело, а в небе вспыхнули первые огни праздничного фейерверка, Цуна вдруг с удивлением обнаружил, что стоит посреди какого-то незнакомого парка, в кромешной тьме, а из всех товарищей с ним рядом находится только этот вечный раздражитель.

- Гокудера-кун, а куда все подевались? - спросил он, пугливо озираясь по сторонам.

Ему не нравилось это место. Он хотел побыстрее найти остальных и убраться отсюда. Однако Гокудера явно не собирался ему в этом помогать.

- Не знаю, - небрежно махнул он рукой. - Отстали, наверное.

У него было странное выражение лица, какое-то просительное и жалкое. Цуна отчего-то почувствовал себя неловко, хотя повод для смущения вроде бы отсутствовал. Чтобы скрыть свою растерянность, он отвернулся и стал пристально всматриваться в ночное небо.

В оранжево-черной мгле экзотическими цветами распускались салюты. Небосвод то ярко вспыхивал, то темнел. Цуна вдруг поймал себя на мысли, что фейерверк напоминает ему Гокудеру: наблюдать за ним издали было довольно интересно, но вблизи его грохот наверняка заставил бы оглохнуть. Эта мысль показалась ему забавной, и, разумеется, ее стоило продумать детальнее. С Гокудеры внимание Цуны перескочило на салюты вообще и общие принципы их устройства: интересно было понять, как все это работает. Он полностью погрузился в свои думы и не сразу заметил, что его спутник потерянно бормочет:

- Десятый, я давно хотел вам сказать...

- Что там еще? - рассеянно спросил Цуна, не отрывая взгляда от огненного шоу.

Гокудера на мгновение замялся, а потом отчаянно выпалил:

- Я люблю вас!

Последняя ракета взмыла высоко в небо и рассыпалась на миллион сверкающих искр.

Впоследствии, вспоминая тот вечер, Цуна не раз корил себя за непроизвольную первую реакцию на признание Гокудеры. Сначала до него не дошло, что имеется в виду, а через несколько мгновений, осознав истинный смысл произнесенных слов, он в ужасе отшатнулся. Должно быть, на лице у него в тот момент явственно промелькнуло выражение испуга, потому что Гокудера как-то разом сник и даже не сразу смог сказать:

- Извините... Извините меня!

Пока Цуна беспомощно открывал и закрывал рот, пытаясь подобрать слова для ответа, Гокудера резко развернулся и пошел прочь. Драгоценные секунды, когда еще был шанс что-то исправить, оказались потеряны. Цуне хотелось броситься за другом, догнать, вернуть, но он почему-то не двигался с места. На него вдруг нашло странное отупение, как будто происходящее его вовсе не касалось. Мозг категорически отказывался принимать новую информацию. Цуна знал, что любит Кьеко; эта истина не требовала доказательств. Все остальные были для него лишь товарищами, и, не представляя, что сможет испытывать по отношению к ним какие-либо более нежные чувства, Цуна автоматически лишал и их права на сердечную привязанность к себе.

Он не помнил, сколько времени простоял посреди аллеи. В какой-то момент он вдруг очнулся и бросился к выходу. Взбудораженные ночным гуляньем парочки толкали его, проходя мимо, но Цуна не обращал на это внимания. Он сам не понимал, куда бежит. Спотыкаясь и не разбирая дороги, он выскочил из парка и остановился лишь тогда, когда впереди мелькнуло розовое кимоно Кьеко.

Было очень темно, и Цуна не сразу понял, что происходит. Кьеко стояла рядом со скамейкой, на которой, как теперь стало заметно, сидели двое. Приглядевшись, можно было узнать в них Гокудеру и Ямамото. Первый, кажется, отчаянно порывался встать, а второй хватал его за руки и не пускал. До Цуны долетели обрывки каких-то раздраженных фраз. Он все еще воспринимал происходящее с некоторым опозданием, как сквозь густой туман. Резкие, нелепые жесты, хриплые голоса присутствующих - все это напоминало какой-то безумный, плохо срежиссированный спектакль.

Прежде, чем Цуна успел толком разобраться в ситуации, Ямамото обернулся к нему и отрывисто бросил:

- Уйди, пожалуйста!

В его интонациях отчетливо слышался подтекст "только тебя сейчас и не хватало, идиот". Очевидно, он сам это понял, потому что поспешно продолжил, пытаясь смягчить невольную грубость:

- Уже поздно. Почему бы тебе не проводить домой Кьеко?

Услышав свое имя, девочка робко сделала шаг вперед. Было видно, что она испугана и не очень понимает, из-за чего все вдруг начали нервничать. Цуна, которого сейчас хватало только на то, чтобы покорно выполнять чужие распоряжения, машинально взял ее за руку и потянул по направлению к дому.

В первый раз за все время, что он себя помнил, прогулка в компании Кьеко не доставила ему удовольствия.

На другой день, проснувшись, Цуна пришел в ужас при одном только воспоминании о том, что случилось вчера. Ему было неловко, настолько неловко, что он даже не решался встать с постели и посмотреть в глаза домашним, словно они могли знать о произошедшем. Он натянул одеяло на голову и просидел так полчаса, но, увы, это никак не помогло решению проблемы. Радовало только то, что наступил выходной, а значит, у Цуны было еще достаточно времени, чтобы придумать, как вести себя с Гокудерой при встрече в школе. Этим он и занялся.

На размышления Цуна затратил полтора часа, но ничего путного так и не пришло ему на ум. Когда он уже окончательно собрался впасть в отчаяние по этому поводу, на тумбочке призывно запиликал мобильный. Взглянув на экран, Цуна решил, что впадать в отчаяние все же придется: звонил Гокудера.

- В чем дело? Возьми трубку, - распорядился Реборн, который, оказывается, был в комнате все это время, но никак не обнаруживал своего присутствия, милостиво позволяя подопечному сходить с ума.

- Но это Гокудера-кун!

- И что?

Цуна отчаянно покраснел. Реборн, в кои-то веки соизволивший проявить заботу о ближнем, не стал озвучивать свое мнение относительно причин, которые вызвали столь странную реакцию на простой телефонный звонок. Он всего лишь молча потянулся за пистолетом. Заметив это, Цуна нервным движением схватил мобильный. Ему не хотелось даже представлять, во что может вылиться разговор, если вести его под действием пули посмертной воли.

- Д-доброе утро, - робко сказал он.

- Привет. Не разбудил? - спросил Гокудера, и, не дожидаясь ответа, поспешно продолжил: - Десятый, пожалуйста, забудьте все, что я вчера наговорил. Сам не знаю, что на меня нашло. Считайте, будто вы вообще ничего не слышали, идет?

Он говорил ровным, тусклым голосом, но очень быстро, как будто боялся, что выдержка вот-вот изменит ему. От этих безжизненных интонаций Цуне стало не по себе. Гокудера был сам на себя не похож; казалось, что какая-то неуловимая частица его юности, азарта, нерастраченного боевого задора исчезла навсегда.

- Послушай, я... - неуверенно начал Цуна.

Не зная, что собирается сказать, он планировал додумать мысль в процессе, но этого не потребовалось. Гокудера решительно перебил его:

- Не буду больше мешать. Пока.

В трубке раздались короткие гудки. Реборн, который все это время усиленно делал вид, что происходящее его не интересует, теперь повернулся к своему воспитаннику и осведомился тоном следователя по особо важным делам:

- О чем вы говорили?

Цуна в панике замахал руками, чуть не выронив мобильный.

- Да так, ни о чем важном!

- Другого я от вас и не ожидал, - вздохнул Реборн.

У него был такой вид, словно он окончательно разочаровался в человечестве. Цуна в очередной раз за утро привычно почувствовал себя полным неудачником.

Выходные пролетели стремительно. Как ни молился Цуна, пытаясь отсрочить наступление понедельника, этот день все же безжалостно вступил в свои права. Предстоящая встреча с Гокудерой пугала, но, поймав на себе пристальный изучающий взгляд Реборна, Цуна счел за благо не распространяться о своих страхах и покорно поплелся на занятия.

К его удивлению, все прошло мирно. Гокудера старательно избегал встречаться с ним взглядом и вообще вел себя непривычно тихо. Вид у него был понурый, как у побитой собаки, и Цуна уже совсем было собрался подойти к другу, чтобы подбодрить его, однако в последний момент остановился, испугавшись, что сделает только хуже.

На большой перемене Гокудеру ловко перехватил Ямамото и куда-то потащил. Тот даже не стал возмущаться тем, что ему приходится терпеть общество бейсбольного придурка. Цуна счел это плохим знаком. Впрочем, он все равно не мог придумать никакого удачного решения проблемы, так что приходилось мириться с текущим положением дел.

Учебная неделя, которая была последней перед летними каникулами, тянулась мучительно долго. На уроках, когда преподаватель давал классу самостоятельную работу, Цуна периодически поднимал глаза и осторожно косился на Гокудеру. Тот вздрагивал, будто спиной чувствовал его взгляд. Цуна поспешно утыкался в учебник. Строчки мельтешили у него перед глазами, черные значки на белом фоне начинали плясать самбу. Он нервничал, грыз колпачок ручки и делал вдвое больше ошибок, чем обычно.

Так и не решившись подойти к Гокудере, Цуна, которому не давали покоя мысли о том, как все уладить, однажды специально пришел на тренировку бейсбольного клуба, чтобы поговорить с Ямамото. Тот выслушал его сбивчивую и малопонятную речь, в которой каждая третья фраза была "я идиот", и сказал неожиданно серьезным голосом:

- Не нужно волноваться. С Гокудерой все будет в порядке.

- Правда? - наивно переспросил Цуна.

Его немного беспокоил тот факт, что Ямамото в кои-то веки не отнесся к вопросу легкомысленно. Это тоже был плохой признак: если уж даже до него дошло, что происходящее - вовсе не очередная игра, значит, дело и впрямь обстояло паршиво.

- Просто дай Гокудере немного времени, чтобы прийти в себя, - продолжил Ямамото.

Цуна покраснел и уставился в пол.

- Да не переживай ты! - собеседник хлопнул его по плечу и улыбнулся, впервые за весь разговор. - Такое часто случается.

С ним было не поспорить. Цуна вспомнил Кьеко и тяжело вздохнул: в самом деле, несчастная любовь встречалась в жизни сплошь и рядом, и от осознания того, что в мире полно придурков, страдающих от неразделенных чувств, почему-то становилось капельку легче.

Потом пришло лето, и мама увезла Цуну к морю. Там стояла на удивление теплая погода, там пахло соленым бризом с побережья, и еще там были какие-то экзотические фрукты, которые следовало есть специальной ложечкой. За новыми впечатлениями своя и чужая великая любовь терялась из вида, становилась вполне заурядным событием, на которое не следовало обращать особого внимания. Пару раз Цуна звонил Кьеко и разговаривал с ней почти спокойным голосом. Он порывался позвонить и Гокудере, но так и не собрался, потому что понимал, что все равно не найдет нужных слов.

Время возвращаться домой подошло слишком быстро. Цуна и опомниться не успел, как обнаружил, что снова находится в своей квартире. Под ногами у него вместо мягкого песка, нагретого солнцем, лежал шершавый коврик, а море теперь можно было увидеть только на картинке, которая висела рядом с монитором компьютера. Цуна озирался по сторонам с недоумением, будто впервые видел свою комнату. Она казалась ему неожиданно маленькой и очень неприбранной. Создавалось впечатление, что помещению не хватает хозяина, способного привести все в порядок - да, собственно, так все и обстояло на самом деле.

Полдня Цуна шатался по квартире, не зная, чем себя занять. Реборн, тоже устроивший себе летние каникулы, еще не вернулся из поездки в Италию, так что некому было прикрикнуть на нерадивого воспитанника. Предоставленный сам себе, Цуна начал разбирать сумку, но бросил на середине; сел смотреть фильм, но ему быстро наскучило.

Никто еще не знал, что он в городе. Телефон молчал. От нечего делать спустившись в кухню и побродив туда-сюда, Цуна некоторое время молча наблюдал за тем, как его мама режет овощи. Нож мелькал в ее руках, и на разделочную доску один за другим сыпались кружки моркови, золотистые, идеально ровные. Впереди был еще один спокойный вечер, и Цуна отчетливо понимал, что этот вечер - один из бесконечной череды таких же. Жизненные бури миновали. Пришла пора затишья.

Неожиданно для самого себя Цуна вскочил с места, как будто его кто-то толкнул, выбежал в прихожую и принялся поспешно натягивать куртку, не попадая в рукава.

Ему пришло в голову, что он должен прямо сейчас, немедленно, навестить Гокудеру. Идея была бредовой, но мысль о том, как обрадуется друг, узнав, что именно его Десятый решил проведать в первую очередь после возвращения в город, грела сердце. К тому же она помогала избавиться от смутного чувства вины за то, что в течение двух месяцев Цуна так и не нашел время, чтобы узнать, как там поживает Гокудера.

Он, наконец, справился с курткой, застегнул молнию и выскочил за дверь.

Ты в магазин? Купи хлеба! - крикнула мама ему вслед.

Уже почти стемнело, но уличное освещение почему-то так и не включили. Лишь вдалеке, в том направлении, куда нужно было идти, чтобы попасть к дому Гокудеры, горел единственный фонарь. Его свет казался неровным: то вспыхивал, то гас, - но Цуна вперился глазами в этот оранжевый огонь и уверенно двинулся в его сторону. Он шел, высоко подняв голову и не отводя взгляда от сияющей лампы, как будто видел в невзрачном фонаре свою личную путеводную звезду.

Под вечер стало довольно прохладно. На небе одна за другой зажигались колючие острые звезды. Цуна спрятал озябшие руки в карманы и продолжил путь. Ему даже в голову не пришло, что можно воспользоваться метро; он упрямо шагал вперед. В голове у него роились обрывки каких-то невнятных мыслей, но ни одну из них он не мог додумать до конца. Снова, как в ту ночь, когда Гокудера признался ему в любви, он почти физически ощущал, что запутался в каком-то плотном тумане.

Лишь тогда, когда до нужного дома осталось несколько минут пути, Цуна сообразил, что стоило бы позвонить, прежде чем являться в гости. Не то чтобы он всерьез опасался, что Гокудера может куда-то уйти в такое позднее время, но простая вежливость требовала предупредить о своем визите. Цуна порылся в кармане, нашел мобильный и принялся на ходу набирать номер.

Трубку долго никто не брал. Создавалось впечатление, что Гокудера уже лег спать. Цуна совсем было собрался нажать клавишу отбоя, но тут услышал радостный голос:

- Привет! Ты уже в городе?

Разумеется, только один человек мог демонстрировать столь поразительную энергию и жизнелюбие в десять часов вечера.

- Ямамото? - робко переспросил Цуна. - Я, наверное, ошибся: звоню Гокудере-куну, а попадаю почему-то на тебя.

- Ты все правильно набираешь, - успокоил голос в телефонной трубке. - Он у меня в гостях, сейчас позову.

После этого из мобильного донесся подозрительный шорох, как будто с кого-то стягивали одеяло, и смачное ругательство. Затем Ямамото приглушенным тоном пробормотал что-то вроде: "Это Цуна. Ты будешь с ним говорить?". Только после этого Гокудера, по-видимому, сообразил, чего от него хотят.

- Добрый вечер, Десятый! - преувеличенно бодро сказал он.

Было заметно, что он усиленно старается не зевать, и у него почти получилось, но интонации все равно остались хриплыми, как будто его только что разбудили - впрочем, судя по всему, так оно и было.

- Я хотел к тебе зайти, но, наверное, не стоит, - растерянно произнес Цуна. - Извини, что побеспокоил. Кстати, а что ты делаешь у Ямамото так поздно?

- Ну, я...

Даже тогда, когда Гокудера проиграл бой за кольцо Урагана, он не говорил таким виноватым голосом. Цуна не сразу сообразил, что послужило причиной столь внезапного смущения, и опомнился лишь в тот момент, когда Гокудера, путаясь, принялся торопливо объяснять, что все это ничего не значит, и он в любом случае будет предан Десятому, и вообще, он ценит служение боссу куда выше, чем какие-то там глупые свидания... Он все говорил и говорил, а Цуна старался понять, что же не так в этих сбивчивых словах. Где-то здесь пряталась ложь.

Видимо, Ямамото первым надоело выслушивать затянувшийся монолог. Цуна вновь услышал какие-то шорохи, а затем Гокудера сбился, так и не доведя до конца очередную фразу, и заорал куда-то в сторону:

- Ты сдурел?! Прекрати меня лапать, болван! Не видишь - я разговариваю!

Какие-то новые, незнакомые ноты звучали в том, как он это произнес, и, несмотря на старательно демонстрируемую злость, даже по телефону было заметно, что гневные реплики - всего лишь неловкая попытка замаскировать истинное отношение к собеседнику. Попытка, надо сказать, провалилась.

Прижимая трубку к пылающему уху, Цуна внезапно понял, что так смущало его в речах Гокудеры. Нет, тот не лгал, когда говорил, что всегда будет служить Десятому и с радостью отдаст за него жизнь; но между служением и любовью лежала пропасть настолько глубокая, что, пожалуй, только Гокудера, прежде ничего не знавший о подобных вещах, мог их перепутать.

- Эй, пусти меня! - продолжал он злиться. - Я сейчас соберусь и пойду встречать Десятого. Где мои носки?

Цуна постоял, послушал еще немного, а затем аккуратно нажал на клавишу телефона, прерывая связь. Наступила тишина. Он огляделся по сторонам и только сейчас заметил, что стоит прямо перед домом Гокудеры. В некоторых окнах горел свет, но то, которое принадлежало хранителю Урагана, сейчас оказалось пустым и черным.

Прежний огонь погас.

Цуна смотрел вверх, задрав голову, и на душе у него отчего-то тоже было темно.

З.Ы. Раздумывая, что писать дальше, я нашла листок, на котором записываю пришедшие в голову идеи для фиков. Особенно радуют два замысла, сформулированные как "Занзус - пролетарский поэт" и "драббл про то, как Сквало не давал".

Хосспади, что я курю?